Эти лекции про язык доведут меня в один непогожий питерский денек до желтого дома. Временами мне кажется, что времяпрепровождение сиё можно назвать как угодно, но не лекциями и, что мы постигаем что угодно, но не роль языка в международных отношениях.
Сегодня были социология с политологией.
Рассказывал нам наш профессор про чувака по имени Вильфредо Парето. Итальянец, да. Он строил свою философию на том, что основа всего – чувства, присущие индивидам. Там на самом деле, интересно: он делил чувства на низшего порядка (страх, голод, секс и т.д.) и два высших класса – инстинкт комбинации (склонность человека к установлению связей между идеями и вещами, которая приводит к воплощению этих идей, я бы назвала это дело склонностью к творчеству) и инстинкт незыблемости (когда хочется стабильности). Вот у тех, у кого один из этих инстинктов сильно доминирует, становится политиком. Первые – революционеры, вторые, стало быть, - консерваторы. С этим можно спорить бесконечно, дело не в этом. Дело в том, что основная идея теории: изначальные, истинные мотивы поступков – иррациональные чувства, которые условно можно назвать инстинктами, но так как человек – существо разумное и хочет обосновать все логически, вот тут и придумывает он всякие красивые деривации, т. е. логические обоснования. Типа как изначальный, истинный мотив товарища Ленина к революции было - не рациональное решение улучшить и кардинально изменить Россию, а личностные мотивы в области его, Ленина, чувств. А уж потом уже пошли красивые собрания сочинений на тему того, как плохо живется русскому народу, и как сильно необходимо ему помочь, а так же, как все мы помним, и всему мировому пролетариату.
Собственно.
ой, какое там грузиловоА потом наш профессор назвал теорию сию убогой, потому что она отрицает разум и опускает человечество до уровня животного. Тут я, признаться, малость прибалдела.
Потому что, вот с самого начала было видно, что профессор относится к этой теории резко отрицательно, и все же, даже с его нарочито упрощенных и обобщенных слов, я как-то уяснила себе, что Парето вовсе не отвергает разум. Он просто делает его вторичным. Разум – это такой инструмент для создания дериваций. Какие же деривации возможны без разума.
Я, конечно, начала… даже не спорить, просто задавать вопросы. В ответ получила очень эмоциональную проповедь про альтруистическое самоубийство, которое должно было доказать мне, что у человека есть разум, а не как, мол, говорил Парето. Где находится разум, и где – альтруистическое самоубийство – вопрос десятый, а главное, что он перевел меня совсем на другую тему, а ту мы так и не договорили. К тому же там все дружно его поддержали, потому что, как честно сказал один мальчик, теория сия – очень уж нелицеприятна для человечества.
Нет, я очень хотела подискутировать на эту тему, пусть там все и были против меня. Только вот единственный пример, который пришел мне тогда в голову был – тот самый профессор, а переходить на личности с учителем – невежливо и чревато.
Но тут говорить об этом безопасно, так что я скажу, пока не забыла столь прекрасный пример.
Философия по Дианоре, разбегайся, кто может.
Я за ним наблюдала все это время, в смысле за нашим профессором, благо сижу прямо перед ним, там у нас такой круглый стол, и очень удобно. И он на самом деле рассказывал эту теорию очень топорно, хотя обычно он очень хорошо все рассказывает, но тут был явный перегиб в сторону его личного мнения, постоянно. То есть – вот он сказал, что Парето считает человека разумным существом, а затем – на протяжении трех-четырех предложений пытался эмоционально (и очень успешно) опровергнуть это же, но не фактами, а эпитетами. Затем – снова факты, например он перечислял деривации, как вот – «убеждение со ссылкой на чувства и принципы, которые мы в действительности не испытываем», к примеру – объяснение консерватизма с помощью патриотизма. Спрашивается, если бы у нас не было разума, как и, главное, на кой стали бы мы так извращаться? Животные этим не занимаются. Одна из дериваций, кстати, называется «вербальное доказательство», т.е. отличное владение языком, то есть – вы поняли.
Во время лекции на его лице несколько раз появлялось выражение классического отвращения.
Во-от. Затем, когда аудитория была несколько пришиблена, он спросил: что в этой теории не так? Аудитория молчит. Профессор поднимает бровь. Что в этой теории глубоко неправильно, спрашивает он, слегка повышая голос. То есть ослу понятно, что в теории этой по факту должно быть что-то «глубоко неправильно». Аудитория все еще молчит. Или все правильно, спрашивает он с ноткой издевательства в голосе. Не все ее сознательно заметили, но реакция была мгновенной. Все дружно начали засыпать воззрениями на тему того, что же там не так.
То есть: пока не было этой провокационной издевательской нотки, люди боялись, как это бывает, «ляпнуть глупость». А тут… тут не рациональная реакция на рациональный вопрос, тут эта его интонация подействовала как спусковой крючок. Другими словами, истинный мотив ответов студентов – не их логические размышления, а чувство страха показаться идиотом в глазах авторитета. Парето говорил о чувствах.
Едем дальше.
Возьмем самого профессора. Каковы его истинные мотивы три раза задавать один и тот же вопрос, только в разных вариациях? С одной стороны, мы имеем красивую рациональную деривацию – логическая установка подтолкнуть студентов к тому, чтобы они могли мыслить самостоятельно, чтобы не боялись подвергать сомнению точки зрения авторитетов. С другой стороны, мы-то знаем, что истинный авторитет для данной кучки студентов - вовсе не Парето, про которого большинство из них слышали впервые и от одного источника, а - сам этот источник, не первый день знакомый им профессор. И то, что вышеуказанный профессор питает к данной теории отвращение – факт. Даже если опустить мои сомнительные наблюдения за его интонациями, словами и выражением лица, остается его недвусмысленная фраза: «Я считаю эту теорию убогой, потому что она принижает людей до уровня животных». Таким образом, получается, что истинный мотив задавать три раза вопрос: «Что в этой теории неверно?» - его, профессора, личные чувства к этой теории и его понятное желание, чтобы аудитория разделяла эти чувства.
Ну и самое забавное. Если бы я все это им тогда сказала, и если бы меня за это даже и не исключили, они все поголовно бы решили, что я разделяю эту теорию. А я не разделяю. Я считаю, что его классификация чувств – топорна, раз, и, что политиками в их политической деятельности движут далеко не только два инстинкта высших классов, два. То есть, если бы вы спросили про мотивы профессора задать тот вопрос Парето, он ответил бы, что истинный мотив – это тот, который второй, про чувства. Сам профессор стоял бы на первом, не иначе. Я настаиваю на обоих. При этом я лично не берусь сказать, какой из двух мотивов – рациональный или личностный - является основополагающим. С первого взгляда, кажется, что чувство отвращения и желание быть понятым и разделенным – превалирует, а рациональный мотив научить студентов думать – красивая сказка для общества, но на самом деле, мы не можем знать это наверняка. Чувственные мотивы могут казаться нам, что называется, «настоящими», потому что они вызывают эмоции.
Но на самом деле никто не знает, в каких там отношениях у человека разум и чувства. На самом деле, мы недалеко ушли в этом от времен Аристотеля. И пока мы не сможем посмотреть, зафиксировать и написать тру-формулу, все это будет просто голой философией, основанной на наших личных, субъективных суждениях.
God, I’ve overwatched “Lie To Me”.